СКАЗКА 7
Чудо образа Димитрия-иконного целителя о полудевке-полуиконе
Чудо образа Димитрия-иконного целителя о полудевке-полуиконе
Жила в деревне девица-лаптица – стройна, благочестива, иконолюбива.
В одно время деревенские иконы самообновляться повелись. Вечером исчезнут – утром появятся. И куда-то их ветхость девается. Ни дыр, ни трещин.
Стала лаптица присматривать. Одной полночью глядь: снялись её иконы с божницы и порх в окно.
Девица лапти обула – и следом. Иконы огородом в лес, лесом на болото. На болоте свет. Глядит девица: посреди болта на сухой раките явлена икона старого письма, образ Димитрия-Святителя. А к нему очередь крестьянских иконок, щепных скорописок. И всех святой образ обновляет, проявляет, исцеляет!
Встала девица в очередь, дошла, поклонилась. Образ её спрашивает:
- Что же ты, человечек, от меня хочешь? Я же тут по краскам да левкаскам, на болоте принимаю… А для вас, кожаных- мокреньких, городские чудотворные иконы явлены.
- Да что ты, батюшка, - сказала лаптица, - ничего мне от тебя не надо! Поклониться тебе хотела за бабушкины иконы, что жухлыми были, а твоим радением опять вон сияют! Чем ублажить тебя?
- Ох-ох, спасибо тебе, девица, за приветливость! Ничего мне не надо, разве что возожгла бы предо мной лампадку на минутку: давно меня лампадкой не баловали, давно на болоте обретаюсь!
Девица возожгла лампадку. Глядит – а образ-то страсть какой ветхий, чёрный да шелушимый! Он, знать, от других икон ветхости набирается: им обновление, а ему оскудение... И столь уж много исцелил, что дряхлости перенял предельно: кажется, единым вздохом весь осыпется до голой доски!
- Эх, батюшка! – воскликнула девица, - да я от тебя не уйду, а прежде усажу и олифу разгоню!
Стала усаживать. Вдруг чувствует: чем иконе ровней, тем ей самой шершавее; чем иконе целей, тем ей, девице, трещиноватее! Но не отступается лаптица: кладёт и ветшает, кладёт и ветшает…
А образ вопрошает как ни в чём не бывало:
- Хорошо ли тебе, девица, гладко ли; не обдирно, не шелудиво?
А она в ответ:
- Гладко, батюшка.
А сама знай укатывает. И стала икона ровная, а девица – вся истресканная да кракелюрная. Однако, говорит:
- Дай, батюшка, подраскрою.
- И то, - молвит икона, - подразмой по силам; закоптился я веками.
Размывает лаптица, разгоняет, чувствует: чем образу светлей, тем ей самой заскорузлей. Икона спрашивает:
- Не черно ли, девица, не заскорузло ли?
- Не тревожься, батюшка, всё по ладу.
А сама знай примакивает да утирает… И вот икона чудотворная воссияла: ни пятнышка, ни темнотки! А девица вся стала мавролика, черновидна… Но не отступает:
- Дай, батюшка, по одеяниям подсобрать.
- Подсобери, родимая, истрепался я веками, пообдёргался….
Стала девица одеяния латать: вставка на вставку, чинка на чинку. И видит: икона выходит в красе и цельности неизъяснимой, а сама она, молодица, дырява и дерюжна стала…Но молвит:
- Хорошо ли, батюшка, лажу?
- Ладишь, девица, на удивленье!
Вот отступила лаптица и глядит: перед ней икона полноцветная воссияла. Промолвил образ:
- Ну, благодарствуй, матушка, и ступай с Богом.
Пошла девица – еле ноги волочит: кожей кракелюрна, телом черна, платьем лохмотна. Юна была – а стала ветха! Идёт-идёт, видит: иконы икону хоронят.
- Хорошо ли тебе, девица, гладко ли; не обдирно, не шелудиво?
А она в ответ:
- Гладко, батюшка.
А сама знай укатывает. И стала икона ровная, а девица – вся истресканная да кракелюрная. Однако, говорит:
- Дай, батюшка, подраскрою.
- И то, - молвит икона, - подразмой по силам; закоптился я веками.
Размывает лаптица, разгоняет, чувствует: чем образу светлей, тем ей самой заскорузлей. Икона спрашивает:
- Не черно ли, девица, не заскорузло ли?
- Не тревожься, батюшка, всё по ладу.
А сама знай примакивает да утирает… И вот икона чудотворная воссияла: ни пятнышка, ни темнотки! А девица вся стала мавролика, черновидна… Но не отступает:
- Дай, батюшка, по одеяниям подсобрать.
- Подсобери, родимая, истрепался я веками, пообдёргался….
Стала девица одеяния латать: вставка на вставку, чинка на чинку. И видит: икона выходит в красе и цельности неизъяснимой, а сама она, молодица, дырява и дерюжна стала…Но молвит:
- Хорошо ли, батюшка, лажу?
- Ладишь, девица, на удивленье!
Вот отступила лаптица и глядит: перед ней икона полноцветная воссияла. Промолвил образ:
- Ну, благодарствуй, матушка, и ступай с Богом.
Пошла девица – еле ноги волочит: кожей кракелюрна, телом черна, платьем лохмотна. Юна была – а стала ветха! Идёт-идёт, видит: иконы икону хоронят.
- Вы что, образочки?
- Да вот, несли мы ветхую прабабку на болото исцелять… Да поздно, видать, собрались, не донесли! Ветром махнуло, последние фрагменты сдуло! Вот и погребаем, по правилам Святых Отцев!
Почуяла тут девица некую благодать…Говорит:
- Погодите оплакивать прабабку вашу, глядишь, и возобновится?!
- Да где там, маврынька…Уже и три дня миновало, и доска усохла да побелела!
Девица помолилась за доску пусту. Пых - икона обратно возродилась - красоты неписаной! Просияла девка:
- И то, - говорит, - неспроста: сошли мне, знать, от иконы чудотворной не только изъяны, но и дары! Теперь хоть сама и ветха, а образа исцелять могу!
Тут прабабушка-икона воскресшая ей говорит:
- Ты, деточка, хоть и ветха, но ненавеки. Тот образ Димитрия тебя испытывал! Он ведь только, твоего преображения возжаждав, прикинулся дряхлым. Обдирность его была мнимость - ради твоего самоотречения. А на самом деле - он как других исцеляет, так и себя может.
- А как он может?!
- Через зерцало. Воззрит на своё отражение и исцелит его. И паки сам цел обретётся. Лети к озеру!
Подлетела лаптица к озеру. Смотрит в отражение: там образ девы жухлой, обтёрханной. Помолилась, глядь: стала в зерцале гладкая да румяная. Ощупала себя: сама и есть! Краше прежнего стала! Обрадовалась девица и полетела домой.
Так она полудевкой-полуиконой стала. Могла и по избе, и по скотине, и по пашенке – хоть чего. А надо – могла и по явлению, и по сиянию, и по чудотворению. Все кругом ветхие иконы её чудесами обновлялись. Мужа радовала: как ветшать начинала – самообновлялась краше прежнего.
- Через зерцало. Воззрит на своё отражение и исцелит его. И паки сам цел обретётся. Лети к озеру!
Подлетела лаптица к озеру. Смотрит в отражение: там образ девы жухлой, обтёрханной. Помолилась, глядь: стала в зерцале гладкая да румяная. Ощупала себя: сама и есть! Краше прежнего стала! Обрадовалась девица и полетела домой.
Так она полудевкой-полуиконой стала. Могла и по избе, и по скотине, и по пашенке – хоть чего. А надо – могла и по явлению, и по сиянию, и по чудотворению. Все кругом ветхие иконы её чудесами обновлялись. Мужа радовала: как ветшать начинала – самообновлялась краше прежнего.
И ни есть, ни пить ей не надо было. Только любила, чтобы иногда перед ней лампадку возжигали. Да малую молитвочку ей читали, лаптице благоуханной, иконолюбивой.
Назад в Сказки